Любовь и так далее [= Love, etc. ] - Джулиан Барнс

Дистрибуция органических продуктов питания, вот чем я стал заниматься. Это казалось мне перспективным делом. Число потребителей неуклонно растет, особенно в городах, большинство их вполне обеспечены и готовы платить больше за экологически чистый продукт. Число производителей тоже растет, естественно в сельской местности, большинство их слишком ограничены, слишком идеалистично настроены, или слишком заняты, чтобы разбираться в дистрибуции. Это вопрос налаживания связей. Ничего не имею против фермерских рынков, но мне кажется это лишь реклама, почти что туристическая достопримечательность. В основе всего – выбор между торговлей с лотка и мелкой розницей. Лоточная торговля выглядит несколько любительской, а магазины зачастую мало знают о маркетинге. Или считают, что если они чисты и добродетельны, им не надо продвигать свой товар. Они не понимают, что даже сегодня, особенно сегодня, добродетель нуждается в грамотном сбыте.

Этим я и стал заниматься. Дистрибуция и маркетинг, вот на чем я сосредоточил усилия. Дело в том, что множество производителей органических продуктов питания знают о современном мире не больше чем аманиты[23]. А множество розничных точек все еще содержат хипующие субъекты, которые полагают, что проворство и эффективность – отвратительные черты обывателя, а умение правильно складывать – смертный грех. Тогда как их покупатели постепенно становятся нормальными представителями среднего класса, которые не слишком-то нуждаются в очередной порции контр-культуры каждый раз, когда они хотят купить пастернак без всякой отравы. Как я уже сказал, все дело было в налаживании связей.

Послушайте, я понимаю, что вы ждете, когда же я закончу эти разглагольствования. Просто для меня это так важно… ОК, я понял намек. Итак, я занимался этим в Балтиморе несколько лет, а потом я поехал в Англию, чтобы отдохнуть пару недель. Но, честно говоря, я не очень умею отдыхать и я начал изучать местную систему снабжения и, прямо скажем, был немного шокирован. Тогда я решил вернуться домой и устроиться здесь. Вот чем я занимался все это время.

Оливер: Все это время, все это время, единственное гринвичское время…

Все это время. Время это все, это верно. Хитрая маленькая субретка – Время. Всю твою жизнь она едва тащится и капризно надувает губки, а потом на какой-то краткий счастливый час, этот миг коктейлей, когда напитки подают за счет заведения, она проносится мимо как официантка на роликах. Взять хоть тот счастливый час, который начался, когда я преклонил колени в знак благоговения и верности ma belle. Откуда мне было знать, что все это закончится примерно тогда же, когда мы с вами расстались? И как узнать заранее, когда угрюмая девчонка с подносом в вытянутой руке снова объявит счастливый час. Признаю, жизнь стала чуточку плоской и унылой как степь после того как мы вернулись в Англию. Потом пришла благая весть о рождении Мэри. Она как маленький Сингапур Слинг[24], если такой вообще существовал.

С тех пор было более чем редкое ярмарочное веселье, а так – увязание в болоте. Вот день, когда умер мой отец оказался действительно веселым событием. Некоторые утомительные циклопедисты души, всерьез калибрующие тоску, несомненно уже подсчитали, что стресс, вызванный смертью отца, сравним в болью, которую испытываешь, покидая дом. Может они как-то иначе это формулируют, но даже так. В моем случае, меня больше беспокоила пропажа ковровой дорожки и абажура в виде головы Дональда Дака, чем смерть главы семьи.

Только не надо делать такое лицо! Вы же не знали моего отца, верно? А если, что маловероятно, вы его знали, он был не вашим отцом, а только моим, старый ублюдок. Бывало колотил меня хоккейной клюшкой, когда меня едва отняли от груди. Или может бильярдным кием? Все потому, что я был похож на свою мать. Все потому, что она умерла, когда мне было шесть и он был не в силах выносить сходство. Ну конечно были сфальсифицированы другие объяснения: как то – сознательное высокомерие, а так же бессознательное высокомерие, к тому же ребячливое стремление устроить поджог. Но я всегда знал, что являлось настоящей причиной. Он был бесчувственный человек, мой отец, холодный как рыба. Этот старый палтус курил трубку, чтобы скрыть рыбий запах. А потом в один прекрасный день его чешуя осыпалась, а плавники затвердели как засохшие малярные кисти. Он страстно возжелал быть кремированным, но я похоронил его на перекрестке дорог, пронзив сердце осиновым колом, просто чтобы быть уверенным.

После себя он оставил то, что в насмешку можно назвать состоянием – скорее денежную сумму, речь здесь идет о мелкой монете, не о муидорах[25], завещав ее на имя Софи и Мэри. Отдельно оговорив, что упомянутый Н. Оливер Рассел не должен наложить лапу на эти бабки. И еще оставил упомянутым внучкам письма, где объяснял почему. Конверты, скажем так, были плохо запечатаны. Внутри обнаружилась смесь очаровательного реализма и грязной клеветы. Ради детей я зашвырнул их в какое-то удачно подвернувшееся oubliette[26]. Моя жена покрыла меня позором, расплакавшись на похоронах. Очевидно в доме престарелых, где Месье Палтус провел свои закатные годы есть какое-то особое предписание, в результате которого крохотная церквушка была набита искусственными тазобедренными суставами и зубными протезами, вовсю распевающими о воскресении тела – довольно тревожная перспектива и в лучшие времена, но в данных обстоятельствах трансцендентально устрашающая. Без сомнений Джиллиан нашла все это своеобразно по-провинциальному трогательным в духе «времени месяца»[27]. Поэтому она ревела вовсю, хоть я и опустил на нее сдерживающую длань. Потом поехали в дом престарелых слушать сказки про то как отважно папа управлялся с костылем и калоприемником. Я конечно обобщаю, как часто бывает.

Я немного отвлекся от своего повествования? Что ж, в этом состоит привилегия устной традиции. Не надо колкостей. Я теперь куда чувствительней. Значит так. Позвольте мне свести в таблицу мое последнее десятилетие a la facon de Стью. Мы уехали из Франции. Джилл привезла нас сюда. Джилл привезла нас домой. Что я там говорил, что каждый брак – это союз воинствующей стороны и амортизатора? Наш маленький деревенский домик из желтого известняка продали какому-то бельгийскому воротиле. Увы, он не из Блестящей Шестерки. А что дальше – вы знаете. Кью Стюарт – тот, что рекламирует по ящику страхование жизни: «Стоит вам уйти с рынка недвижимости и вернуться будет очень непросто». Что правда, то правда, малыш Стью. Денег, вырученных за продажу идиллического, пригретого солнышком пристанища в Лангедоке с ухоженным огородом хватило на оплату половины стоимости прокопченого дома на окраине Лондона, координаты которого мне неловко упомянуть. Даже почтальон с трудом находит сюда дорогу. Случается, что заезжает автобус, если какой-нибудь разгневанный абориген пригрозит водителю пушкой и заставит исполнить полезную общественную службу.